Восход над океаном - Страница 20

Но теперь ей не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.

По крайней мере, он не отнимал у нее детей. А денек на Приморской она как-нибудь перетерпит.

Гэри Ауэрман сидел в кресле для посетителей и довольно потирал руки.

— Ну вот и умница, вот и ладненько, — приговаривал он. — Так, глядишь, все и разрешится.

— Ты хоть представляешь, Гэри, что мне пришлось перенести? — воскликнула Алрика, со стуком ставя на свой письменный стол чашку с чаем, заваренным для нее Мэри.

— Представляю, милая, представляю, — примирительно заворковал Гэри. — Все это, конечно, нелегко…

— Нелегко? Да мы вытащили на свет божий такое количество грязного белья, что я до сих пор чувствую себя совершенно разбитой, — простонала Алрика.

Это была правда. Всю ночь она не спала, перебирая в памяти обрывки их с Бартом разговора и вороша старые обиды. Вот тут надо было ему ответить по-другому, корила она себя. А на это я бы сейчас сказала…

А ведь им предстоит общаться весь выходной. Да еще и тщательно следить за каждым словом, ведь с ними будут дети, которым совершенно необязательно вникать в суть конфликта.

— Это как у психоаналитика, — заметил Гэри. — Вы постепенно выговоритесь, пена сойдет, и останутся добрые, крепкие отношения.

Алрика чуть не подпрыгнула. Лучше бы Гэри молчал совсем, чем пытаться утешить ее этими раздражающими расхожими глупостями.

— Не будет у нас никаких отношений, — отрезала она. — Ни добрых, ни крепких. Я всего лишь пошла ему на уступку, чтобы он не навредил ни мне, ни детям. Больше мне с этим человеком не о чем говорить.

— А ты и не говори, — подхватил Гэри. — Пусть все идет как идет. Поиграет с детьми, почувствует себя папой, а потом уедет с глаз долой и будет только присылать чеки на кругленькие суммы.

Гэри уже предвкушал кругленькие комиссионные за свое участие в этой истории. Он действительно не раз помогал этой семье дельным советом, но Алрика подозревала его в меркантильности и порой начинала изрядно злиться.

— А детям — как ты думаешь, Гэри? — детям нужен папа или его кругленькие чеки? — прошипела Алрика. — Чеки их будут спать укладывать и сказку на ночь рассказывать? Я прочувствовала по полной программе, что такое — быть брошенной, им-то за что такое счастье?

— А дети будут ездить к нему на каникулы и все такое, — заверил Гэри. — И вообще, Алрика, ответь сама себе — чего ты хочешь? Чтобы Барт исчез немедленно и навсегда? Или…

Хорошенький вопрос. Она не знала.

Алрика и представить себе не могла, какое разрешение ситуации теперь является для нее желанным и единственно приемлемым. Но почему-то ей уже не хотелось, чтобы Барт просто исчез из их жизни, растворился, как не бывал. Гэри был прав в одном: пена пошла.

— Я боюсь одного, — призналась она. — Чтобы дети не стали разменной пешкой в какой-то непонятной мне игре.

Гэри слегка наклонился вперед и посмотрел в глаза Алрики. Тон его был серьезен.

— Я не думаю, что дети здесь — пешки, Алрика, — заявил он. — Скорее они — главный приз.

Наконец-то рабочий день подошел к концу. Последним посетителям надоело резвиться в волнах, они выбрались на берег, и станцию можно было закрывать. Алрика отпустила Мэри, заперла все двери, села на свой велосипед и покатила домой.

Алрика так устала за неделю и так ждала своего выходного, чтобы расслабиться и побыть с детьми. Но Барт спутал все планы. Второе ей удастся, а первое — нет. Вряд ли она сможет расслабиться в компании с бывшим мужем в их бывшем доме.

О чем они будут говорить? Как она сможет ходить по этим комнатам и подниматься по этим лестницам, помня, какие великолепные минуты счастья здесь пережила и какие вспышки страсти случались у них в каждом уголке этого дома?

Не было ни одного дивана, ни одного паласа, ни одной комнаты и даже чуланчика, где бы они не предавались любви. У них с Бартом не было привычки дожидаться ночи и степенно отправляться в спальню, нацепив ночные рубашки.

С подачи Барта, который учил ее быть раскованной, они начинали взаимные ласки, как только чувствовали огонек желания. Одежда тут же срывалась и летела на пол, любой ковер или столик мог служить опорой для их разгоряченных тел. Сначала это смущало Алрику, но потом стало нравиться.

Она подумала о том, что теперь, когда она стала матерью, от этой привычки придется отказаться. Им надо быть осмотрительными и запираться в спальне, если страсть застигнет врасплох среди бела дня.

Но тут же Алрика спохватилась. О чем она думает? Какая чушь! Им с Бартоном больше никогда не заняться любовью. Потому что нет никакой любви, слишком отдалились они друг от друга, слишком сильна ее обида.

Но не вспоминать ласки Бартона было невозможно. Его появление разбудило в ней чувственность, которой давно было приказано сидеть где-то в глубине и не давать о себе знать.

Три с лишним года назад она в последний раз была близка с мужчиной. Наверное, теперь она и не вспомнит, что надо делать, если вдруг окажется в объятиях любовника. Только страсть, которую дарил ей Бартон, трудно было изжить из памяти.

Не о том я думаю, снова одернула она себя. Надо просчитать стратегию и тактику своего поведения с Бартоном, чтобы он не мог застать ее врасплох. Стоит подумать и о том, что сказать детям, — ведь маленькие почемучки завалят ее тысячей вопросов: «А куда мы едем?», «А к кому?», «А зачем?», — «А что мы там будем делать?»…

Она до сих пор не решилась им сказать, что дяденька, который к ним приходил, — это их папа. Да и надо ли об этом говорить? Если Бартону вскоре наскучит возиться с ними и он уедет, пусть лучше они никогда не узнают правды.